Историчка. Доклады по истории /

Павел

Историчка.Ru » Тексты » События 11–12 марта 1801 г. в восприятии современников
Текст был добавлен в базу данных 25.04.2007 пользователем admin

События 11–12 марта 1801 г. в восприятии современников

Введение

а) Постановка проблемы

Записки современников несут в себе помимо культурологической ценности, также и информацию, не содержащуюся более нигде (ни в документах, ни в вещах). С другой стороны, такая информация всегда субъективна. Некоторые исследователи, основываясь на этом, полагают, что «история – это мифы разных поколений: повествовательные дубликаты прошедшей жизни» (Песков, 2005, с. 6). Эта мысль не нова. Об относительности исторического познания рассуждал еще в начале 19 века Август Коцебу: «Если даже современник, свидетель и очевидец происшествия, знакомый со всеми действующими лицами, должен на первых же порах употреблять такие, нередко тщетные старания, чтобы напасть на след истории, то какую же веру потомство может придавать историкам?..» (Коцебу, с. 275).

Казалось бы, это должно предопределить апофатичность исторической методологии, однако чаще в исследованиях можно встретить утвердительные формулировки, чем отрицательные. Сочетание анализа источников с их последующим синтезом, обобщением, сравнением, обуславливает возможность говорить о минувших событиях с некоторой долей определенности. В данной работе во избежание простого перечисления «мифов» содержится сравнительный анализ источников и попытка их синтеза. Следует сразу сказать, что восстановление действительного хода событий не является в данном случае приоритетом. Это требует привлечения дополнительных источников (официальных, так называемых «немых» и других), что сильно бы раздвинуло рамки данной работы.

б) Цель и задачи

Цель данной работы – рассмотреть в историческом контексте восприятие современниками событий 11-12 марта 1801 года. Поставленная цель обрисовывает три первостепенные задачи, заключающиеся в анализе:

1. Характеристики современниками личности Павла Первого и его правления (иными словами того, что послужило толчком для переворота);

2. Отношения авторов записок к перевороту: в чём они видят его причины, различают ли авторы переворот и цареубийство, каковы оценки, которые они дают лицам, непосредственно участвовавшим в перевороте, как они описывают реакцию на убийство императора близких к нему людей, а также поведение народных масс;

3. Оценки произошедших после переворота изменений: в судьбе людей, принимавших участие в заговоре и в политике монарха (как внешней, так и внутренней).

Задачи соответствуют главам работы, причем решение 2-ой из них особенно важно в связи с формулировкой темы.

в) Обзор источников

В работе использовано восемь источников. Все цитаты приводятся по книге «Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников». М., 1990. Репринт издания 1907 года.

Н. А. Саблуков (1776-1864) в 1801 году был полковником и в заговоре участия не принимал. В конце 1801 года подал в отставку и большую часть времени проводил за границей. Впервые записки Саблукова были напечатаны в Лондонском журнале «Fraser`s Magazine for Town and Country» и носили название «Воспоминание о дворе и временах императора российского Павла I до эпохи его смерти. Из бумаг умершего русского генерала». Местонахождение подлинной рукописи Саблукова неизвестно, поэтому данный источник нуждается в дополнительной внутренней критике, в сопоставлении с другими свидетельствами и анализе их расхождений.

В 1869 году был осуществлен перевод сочинения Саблукова на русский язык, однако по цензурным соображениям напечатана была только часть. В издании 1907 года был сделан повторный перевод К. Военским, который использован в данной работе. Тот факт, что Саблуков находился в Петербурге 11-12 марта придает его мемуарам дополнительную ценность.

Граф Бенигсен Леонтий Леонтьевич (Левин Август Готлиб) (1745-1862) родом из Ганновера, был одним из главных действующих лиц, лишивших Павла Первого престола. Написал «мемуары» в 7 томах. Они были переданы министру иностранных дел вдовой Бенигсена и ныне находятся в неизвестности. Сохранилось лишь письмо Бенигсена, в котором он рассказывает о перевороте 1801 года и о кампании против Наполеона 1807 года.

В 1907 году было осуществлено издание этого источника, однако были опущены некоторые части, которые, по словам издателя, заключают в себе «неверное по содержанию описание сумасбродств Павла и не сообщают ничего нового».

Граф Ланжерон Александр Федорович (1763 - 1831), по происхождению француз, с 1799 года находился вне Петербурга. Прибыв в столицу через несколько недель после переворота, он постарался узнать как можно больше о том, что произошло. Его записки представляют собой краткое введение самого автора, изложение разговоров Ланжерона с Паленом (1804 год), Бенигсеным и великим князем Константином (1826 год) и заключительная часть, содержащая размышления автора по поводу случившегося. О том, насколько точно Ланжерон передает слова очевидцев, участников событий, - судить трудно, так как Пален воспоминаний не оставил, а рассказы Бенигсена и Константина переданы очень лаконично.

Фонвизин Михаил Александрович (1787-1854). В 1801 году ему было не более 14 лет. Впоследствии, в 1825 году играл заметную роль в восстании декабристов. Его записки имеют претензию быть историческим исследованием современных ему событий. Иными словами, Фонвизин стремится не к выражению своих эмоций и характеристик, а к нахождению объективной исторической истины. Все подробности ему стали известны от непосредственных участников заговора, с которыми он общался. Имена корреспондентов не названы.

Ливен (урож. Бенкендорф) Дарья Христофоровна (1785-1857) была замужем с 1800 года за графом Х. А. Ливеном, военным министром. Записки Ливен составила много позднее на французском языке. После ее смерти они перешли в распоряжение французского историка Гизо и были опубликованы в книге профессора Шимана: «Die Ermordung Pauls und die Thronbesteigung Nicolaus I».

Записки Д. Х. фон Ливен, помимо всего прочего, важны ещё и потому, что её свекровь, графиня Шарлотта Карловна фон Ливен, была воспитательницей детей Павла Первого и находилась в ночь с 11 на 12 марта 1801 г. в Михайловском замке.

Князь Адам Чарторыйский (1770 - 1861) – польский политический деятель. В 1801 году был посланником в Сардинии. В царствование Александра I играл видную роль в государственной политике. Приехал в Петербург сразу после переворота и имел возможность узнать обо всем из первых уст. Впервые его мемуары были изданы в 1887 году на французском языке. В России впервые появились в «Русской старине» за 1906 год.

Гейкинг Карл-Генрих (1751-1809) родом из Курляндии, сенатор, председатель юстиц-коллегии. В 1798 году был уволен со службы. После переворота приехал в Петербург хлопотать о своей пенсии. Общался с некоторыми из заговорщиков, в том числе с графом Паленом. Его записки были изданы в 1886 году в Лейпциге на немецком языке под заглавием «Из дней императора Павла. Записки курляндского дворянина». В 1887 году они были переведены на русский язык и напечатаны в «Русской старине».

Фон Коцебу Август Фридрих Фердинанд (1761-1819) – комедиограф и романист. Стремление к объективности сближает его во многом с Фонвизиным. Он покинул Петербург через полтора месяца после переворота: 29 апреля 1801 года. Окончательный вид своему сочинению Коцебу придал около 1811 года. В 1872 году сын Августа Коцебу Е. Е. Коцебу преподнес записки своего отца императору Александру II.

Резюмируя все вышесказанное: в ходе данной работы привлечены восемь источников. Рассказ графа Бенигсена содержится в двух вариантах: в его письме и в пересказе Ланжерона. Девятый автор, не оставивший мемуаров, но мнения которого чрезвычайно важны – граф Пален. Его позиция также известна из пересказа Ланжерона. Барон Гейкинг также передаёт свои разговоры с Паленом.

д) Обзор литературы

Историография эпохи Павла Первого довольно необычна. Специально этим вопросом занимались профессор С. Б. Окунь (1979) и А. В. Скоробогатов (1999). Интересно, что мемуары современников Павла Первого Скробогатов рассматривает в ряду других исследований той эпохи. Оба историка согласны в том, что с приходом к власти в России большевиков научный интерес к эпохе Павла исчез, так что в основном приходится иметь дело с дореволюционной историографией.

В связи с тем, что тема данной работы достаточно узкая, литература распределена по тематическому признаку: систематические исследования Русской истории (где эпоха Павла Первого представлена как одна из многих), биографии Павла и работы посвященные истории заговора и переворота. В каждой группе соблюден хронологический принцип.

Первый, кто рассмотрел царствование Павла Первого в систематическом курсе истории России был Н. Г. Устрялов (1997), который обошел события 11-12 марта 1801 года полным молчанием. Однако молчание иногда говорит больше, чем слова. Тема цареубийства в 1855 году (и раньше) была под запретом. Официальной версией смерти Павла был апоплексический удар.

В курсе лекций В. О. Ключевского, прочитанных им в 1883-1884 годах (www.kulichki.com) традиция упорного молчания о том, что происходило в Михайловском замке в 1801 году, продолжена. Однако в отношении правления Павла Первого он высказывает ряд интересных мыслей, в частности: «инстинкт порядка, дисциплины и равенства был руководящим побуждением деятельности этого императора, борьба с сословными привилегиями – его главной задачей» и «Павел превращал равенство прав в общее бесправие». Мысли Ключевского оказали немалое влияние на следующие поколения историков.

С. Ф. Платонов в своих лекциях (1994) хотя и говорит об убийстве императора Павла, но говорит крайне мало. Он полагает, что инициатором заговора был Н. П. Панин. Павел переносил опалы с подданных на родных, угрожал самой династии; и это «придавало вид лояльности мятежному против него движению» (с. 234).

В первом томе истории России в XIX веке первая глава посвящена правлению Павла Первого. М. Н. Покровский писал эту главу «в тяжелых условиях эмиграции, не имея документальных источников, по материалам, заимствованным из вторых рук» (Окунь, 1979, с.49). Это сказалось на манере изложения материала: большую часть главы составляют эмпирические рассуждения автора. Самой яркой, определяющей фразой его работы можно признать следующую: «Убийство крепостными жестокого барина и убийство Павла I его придворными – два совершенно параллельных явления» (Покровский, с. 22). Инициатор переворота, по Покровскому, - Н. П. Панин. П.А. Палену отводится второстепенная роль. О заговоре «знал весь дворянский Петербург» (с. 29). В непричастности Александра I к убийству автор по ряду причин сомневается. В целом работа слишком априорна и похожа больше на очерк.

Работу Н.К.Шильдера об императоре Павле (1901) можно считать первым шагом во всестороннем раскрытии личности Павла Первого. Книга была рассчитана, скорее всего, на посетителей дорогих салонов, а не на научную общественность (издание было выполнено слишком роскошно). Об убийстве 12 марта – ни слова, всецело господствует версия апоплексического удара (хотя в мемуарах графини Ливен, которые использует автор, об убийстве говорится вполне ясно. Цензура на эту тему будет снята немного позже).

Е. С. Шумигорский подходил к исследованию личности Павла Первого постепенно: в 1892 году вышла в свет его работа об императрице Марии Федоровне – супруге Павла, в 1898 году – о подруге императора Екатерине Нелидовой, и уже в 1907 году, после снятия цензурных запретов – о самом Павле (Шумигорский, 1907). Автор описывает то, что происходило в Михайловском дворце 11-12 марта 1801 года так, как будто он сам все это видел. Ссылок на источники практически нет, что говорит скорее о публицистическом, чем о научном стиле. Например, Шумигорский помещает Палена в момент убийства за дверью (с. 208), хотя источники свидетельствуют о другом. Вопреки показаниям Бенигсена, автор считает, что тот присутствовал при кровавой развязке (там же).

После работы Шумигорского о жизни императора Павла не было исследований на русском языке вплоть до начала 90-х годов. В 1991 году вышла книга Г. И. Чулкова «Императоры». Несмотря на почти полное отсутствие ссылок на источники, изложение ведется последовательно и обстоятельно. Основной упор делается на психологическом обосновании мировосприятия и воздействия на мир Павла. На именование историческим исследованием данная книга вряд ли может претендовать.

Наверное, единственным капитальным исследованием личности и жизни Павла Первого является книга Ю. А. Сорокина (Сорокин Ю. А., Павел I. Личность и судьба. Омск, 1996). В своей работе автор опирается на большой круг источников, произведенную им классификацию литературы про императора Павла, по мнению Скоробогатова, «можно считать господствующей в современной отечественной историографии» (Скоробогатов, 1999, с. 5). Особенное внимание этой книге следует уделить потому, что кандидатская диссертация Сорокина была именно о Павле I.

Ю. А. Сорокин пишет: «Из многочисленных аспектов Павловского царствования события 11-12 марта 1801 года изучались, пожалуй, больше всего» (Сорокин, 1996, с. 118). Что спровоцировало возникновение заговора? По мнению Сорокина: «В заговорщиках говорил исключительно корыстный интерес, желание либо сохранить, либо приобрести теплое местечко» (с. 121). «Н. П. Панин был идейным вдохновителем заговора… пытался привлечь к заговору великого князя Александра… П. А. Пален взял на себя функции технического руководителя заговора» (с. 122-123). Сорокин отмечает и ограниченность источниковой базы: «Мемуары современников - единственный источник о событиях ночи с 11 на 12 марта 1801 года. Однако лишь один из авторов Л. А, Бенигсен был не просто свидетелем, а видным участником разыгравшейся трагедии» (с. 124). Автор считает, что скорее всего «никогда не удастся воиспроизвести доподлинные факты, отделив их от вымысла очевидцев и других современников» (там же, с. 125). Сорокин приводит один из многих вариантов того, что произошло, комбинируя рассказы фон Веделя, Гейкинга, Саблукова. Почему не учтен рассказ Бенигсена – не ясно. Масштаб народного ликования в научной и художественной литературе Сорокин считает сильно преувеличенным.

Автор группирует источники, взяв за основу личность мемуариста и степень близости его к императору Павлу I: «мемуары чиновников и государственных деятелей, военных, придворных, воспоминания иностранцев… записки людей, живших много позже описывемых в них событий и повествующих о судьбе современников» (там же, с. 127-128).

В очерке А. П. Тартаковского «Павел I» (1997) основной упор сделан на жизни Павла до воцарения. По непонятным причинам события 11-12 марта 1801 года не рассмотрены вовсе.

В книге «Русские цари 1547-1917» были собраны работы иностранных (преимущественно немецких) авторов. Очерк о Павле Первом, помещенный в этой книге, принадлежит перу профессора университета в Бонне А. Фишера (Фишер, 1997). Фишер выделяет четыре причины возникновения заговора: Павлу не удалось убедительно объяснить перемену во внешней политике, русское дворянство было заинтересовано в экспорте зерна в Англию, впервые в России предпринятое налогообложение дворянства и англофильский образ мыслей главных заговорщиков. Роль Палена и Панина обойдена молчанием. «Осуществить переворот поручили уроженцу Ганновера генерал-лейтенанту Бенигсену» (с. 373). Все, что произошло в ночь на 12 марта, умещается у Фишера в двух предложениях.

Книга члена французской академии литературы Анри Труайя «Павел Первый» (2005) бесспорно не лишена литературных качеств, но построена, как кажется, почти исключительно на литературе, а не на источниках, что лишает ее научной ценности. К тому же в книге присутствуют фактические ошибки. Например, утверждается, что Пален был в комнате в момент убийства (с. 299).

Работы, ставившие своей целью исследовать историю переворота немногочисленны.

Книга профессора русской истории Дерптского университета А. Г. Брикнера «Смерть Павла I» была издана в Штутгарте в 1897 году, а после снятия цензурных ограничений и в Петербурге в 1907 году. Брикнер придерживается мнения о безумии императора. Это является отправной точкой его работы, обоснованием необходимости цареубийства и его оправданием.

Под обложкой книги В. В. Ежова, изданной в серии «Самые знаменитые» (Ежов В. В. Самые знаменитые заговоры и перевороты России. М., 2003), не претендующей на научность, находится стройное последовательное изложение истории заговора. Может быть это связано с тем, что одна из использованных Ежовым работ – книга А. М. Пескова «Павел I» (2005), которая представляет из себя хороший подбор цитат современников, расположенных в хронологическом порядке.

Исследование эпохи Павла I, проведённое Н. Эйдельманом (1986), следует отметить особо. Вся вторая часть книги посвящена раскрытию истории заговора и переворота. Сопоставлены многие источники, как архивные, так и опубликованные. Автор попытался восстановить ход событий, начиная с заговора 1797 – 1799 гг. и заканчивая двенадцатым марта 1801 года, причём с приближением к последней дате изложение становится всй более и более подробным. Автор блестяще справляется со своей основной целью – реконструкцией событий.

В сравнении с книгой Эйдельмана актуальность настоящего исследования – в анализе мнений авторов записок. В работе сделана попытка ответить на вопрос, чем были обусловлены те или иные мнения, исторической реальностью, или личной заинтересованностью.

Глава 1. Прелюдия событий 11-12 марта 1801 года

«Над нами он имел слишком много власти, а над собою слишком мало»

§ 1. Взаимоотношения императора Павла с авторами записок

Предметом исследования данной работы являются не объективные исторические события, а субъективное осмысление этих событий современниками. В связи с этим личные отношения Павла I с авторами, оставившими нам свои воспоминания представляются интересными не с точки зрения их объективности, а в свете того, как эти отношения соответствуют их оценкам. Для более детального анализа источников условно разделим их на 3 группы. К первой группе отнесем авторов, которые непосредственно участвовали в событиях 11-12 марта 1801 года.

Из биографии Н. А. Саблукова известно, что в 1786 году (год вступления императора Павла на престол) ему было 20 лет, и он находился в чине подпоручика конной гвардии. В 1799 году он был уже полковником, миновав все промежуточные ступени. Этот карьерный успех оказал большое влияние на оценки Саблукова, относящиеся к событиям этого царствования. Но не все так гладко было в семье Саблуковых. Причуды Павла не обошли стороной его отца, Александра Александровича Саблукова, который некоторое время был в опале.

Меньше повезло в царствование Павла I графу Бенигсену. Вот что сообщает граф Ланжерон с его слов: «Я был удален со службы и, не смея показываться ни в Петербурге, ни в Москве, ни даже в других губернских городах из опасения слишком выставляться на вид … проживал в печальном уединении своего поместья на Литве» (Ланжерон, с. 141). В начале 1801 года граф Пален (стоявший во главе заговора) возвратил Бенигсена в Петербург. В начале Бенигсен был хорошо принят Павлом I, но вскоре последний перестал с ним даже разговаривать. Естественно, предположить в графе Бенигсене как минимум боязнь быть вторично сосланным, если не более того.

Отношения графа Палена с Павлом I являются чем-то средним между опалой Бенигсена и успехами Саблукова. Вот его слова: «Состоя в высоких чинах и облеченный важными и щекотливыми должностями, я принадлежал к числу тех, кому более всего угрожала опасность» (Ланжерон, 134). Коцебу рассказывает о нескольких случаях грубости императора по отношению к Палену (Коцебу, сс. 322 – 324). Явно, что Пален затаил на Павла обиду.

Во вторую группу входят воспоминания тех авторов, которые в событиях не участвовали, но находились в то время в Петербурге.

Август Коцебу в своей «Истории заговора» сообщает об одном «из приятнейших своих воспоминаний» (Коцебу, с. 293), когда Павел Первый принес ему свои извинения за незаслуженную обиду. Этого могло бы и не случиться, если бы граф Пален не заступился за Коцебу. При анализе записок Коцебу об этом не следует забывать. В другой раз Коцебу поразили непринужденность и искренность, с которыми Павел Первый разговаривал с ним.  Эти черты характера Павла (способность признать свои ошибки и доброжелательность), судя по рассказу Коцебу, привлекали к Павлу многих.

Дарья Христофоровна фон-Бенкендорф получила воспитание в Смольном монастыре и была выдана замуж за графа Х. А. Ливена, который был любимцем императора Павла. Вот  ее собственные слова: «Министерский портфель он  (ее муж – Ю.М.) получил 22 лет от роду, был уже генерал-адъютантом и пользовался полным доверием и милостью императора» (Бенкендорф, с. 176). «От резких выходок, обильно сыпавшихся на окружающих, муж был совершенно огражден» (op. cit., с. 177). «Он вообще нравился императору, относившемуся к нему с неизменною добротой и милой фамильярностью». (op. cit., с. 176).

Перейдем к еще одной группе авторов, которые не участвовали в событиях 11-12 марта 1801 года и находились вне  Петербурга, но вскоре прибыли в город на Неве и составили свое мнение со слов очевидцев.

Граф Ланжерон во время убийства Павла находился в Брест-Литовске, «где состоял начальником пехотной дивизии и генерал-лейтенантом» (Лонжерон, с. 131). Ланжерон называет императора Павла своим благодетелем, не уточняя, правда, в чем благодетельство состояло. По крайней мере, он около двух лет не видел Павла (op. cit., с. 134) и не испытывал на себе ежечасно недостатки его характера. Судя по всему, граф Ланжерон был лично расположен к императору.

Фонвизин, вступивший на службу в гвардию в 1803 году, берет на себя роль историка и пытается восстановить реальный ход событий. Его отношения с императором (если таковые и имелись) нам неизвестны. Его мнение, безусловно, важно, но несколько в ином аспекте, чем записки предыдущих авторов. Фонвизин является представителем многочисленного слоя простых обывателей, которые, естественно, имели свою точку зрения, но основывали ее не на личном опыте (так как в роковых событиях не участвовали), а на ходивших слухах, рассказах очевидцев и на собственном понимании морального и аморального.

Князь Адам Чарторыйский (поляк по происхождению) в своих записках ничего не сообщает о своих взаимоотношениях с Павлом I, однако с некоторой долей объективности мы можем судить о них по его биографии. Известно, что в 1792 году он принимал активное участие в военных действиях против русских, но после неудач, постигших поляков, был вынужден иммигрировать. Все имения Чарторыйского были конфискованы Екатериной II. По ее требованию Адам приехал в Петербург в качестве заложника, и земли были возвращены обратно его семье. В Петербурге он сблизился с Александром Павловичем (будущим Александром I), однако вскоре вступивший на престол Павел отправил его посланником в Сардинию. Такое назначение могло быть воспринято Адамом как почетная ссылка. С другой стороны, князь был возведен в чин генерал-майора (1799 г). Все это говорит скорее о нейтральном отношении князя Адама к Павлу Первому.

Барон Гейкинг также, как и князь Чарторыйский, в своих воспоминаниях дает очень мало информации о взаимоотношениях с Павлом I. Известно, что после вступления на престол Павла I он был вызван в Петербург, где получил должность сенатора и председателя юстиц-коллегии. Однако в 1798 году он был уволен со службы и выслан в Митаву. Сам факт увольнения можно объяснить плохим состоянием здоровья барона, но было одно сопутствующее обстоятельство, сильно огорчившее Гейкинга: его лишили пенсии, «хотя он всегда исполнял свои обязанности с добросовестной точностью» (Гейкинг, с. 254). В связи с этим, об императоре Павле очень теплых отзывов со стороны Гейкинга ожидать не приходилось.

Основываясь на приведённом материале можно разделить авторов на следующие категории:

•          Ланжерон был лично расположен к императору и от него следует ожидать в основном положительных оценок.

•          Саблуков, Коцебу и Чарторыйский пострадали в некоторой степени при Павле I и могли быть многим недовольны. От Коцебу также следует ожидать попытку апологии Палена, спасшего его от ссылки

•          Пален, Бенигсен, Чарторыйский и Гейкинг имели все основания (особенно двое первых) давать Павлу Первому отрицательные характеристики.

•          На мнение Фонвизина Павел Первый никакого непосредственного влияния не оказал. Поэтому можно выдвинуть гипотезу о том, что его отношение не будет зависеть от субъективных впечатлений.

2. Император Павел Первый как личность

 § 2.1. Роль Екатерины II в формировании личности Павла I

Наверное, не подлежит сомнению, что решающую роль в формировании личности ребенка играет его мать. В детстве закладывается тот вектор развития, по которому человек следует всю свою жизнь.

Полковник Саблуков так характеризует  деятельность матери Павла I, направленную на благо последнего: «Екатерина употребила все, что в человеческих силах, чтобы дать сыну воспитание, которое сделало бы его способным и достойным царствовать над обширною Российскою империею» (Саблуков, с. 13). Однако большинство авторов с позитивной оценкой роли Екатерины II не согласны. Так, Август Коцебу полагает, что причины странностей Павла следует искать в двух вещах: в обращении с ним его матери и во французской революции. «Постоянное опасение, что не оказывают ему должного почтения» (Коцебу, с. 278) было, по мнению Коцебу, прямым следствием того пренебрежения к особе Павла, которое было в обычае Екатерининского двора. В чем странности Павла выражались? На это дает ответ графиня Ливен, приводя такой пример: «Случилось туда (на гауптвахту) попадать и дамам, если они при встречах с Павлом не выскакивали достаточно стремительно из экипажа, или не делали достаточно глубокого реверанса» (Ливен, с. 180).

Внутренняя политика Павла Первого, о которой будет сказано ниже, тоже в некоторой степени определялась этой чертой его характера. Коцебу очень метко передает суть данной проблемы: «Монарх ничего не сделал для потомства, если отравил сердце своего преемника» (Коцебу, с. 279).

§ 2.2. Характер Павла Первого.

Мнения современников о характере Павла Первого часто диаметрально противоположны, что объясняется как неоднозначностью поступков самого Павла, так и различной степенью осведомленности авторов.

Развёрнутые положительные оценки характера Павла мы находим лишь у четырех авторов: полковника Саблукова, графини Ливен, барона Гейкинга и Августа Коцебу.

Саблуков пишет, что Павел был «в душе вполне доброжелательный, великодушный, готовый прощать обиды и повиниться в своих ошибках» (Саблуков, с. 31). Однако тут же Саблуков заявляет, что «все эти похвальные и добрые качества оставались совершенно бесполезными как для него лично, так и для государства» в силу несдержанности Павла, его раздражительности и т.п.

Еще одна положительная черта Павла Первого заключалась в том, что он «до самой своей смерти отличался набожностью» (Саблуков, с. 13).

Графиня Ливен так же как и Саблуков отмечает амбивалентность характера Павла: «Характер Павла представляет странное смешение благороднейших влечений и ужасных склонностей» (Ливен, с. 177). С одной стороны, император «обладал прекрасными манерами и был очень вежлив с женщинами», «его шутки никогда не носили дурного вкуса», с другой, «с внезапностью принимал самые крайние решения, он был подозрителен, резок и страшен до чудачества». Графине известно мнение, что Павел был не в своем уме, но она его не разделяет.

Барон Гейкинг находит очень оригинальное объяснение внешне противоречивых поступков Павла: «Всякий его добрый поступок совершался под влиянием сердечной теплоты и первого непосредственного чувства, тогда как все, отмеченное печатью жестокости, внушалось ему косвенным образом извне» (Гейкинг, с. 244).

Коцебу говорит о твердости и справедливости Павла I: «Перед ним… все были равны… Дорога к императору была открыта каждому» (с. 275, Коцебу). Желая быть отцом своих подданных, Павел «не хотел, чтобы его боялись» (op. cit., с. 298), однако по мнению графини Ливен «император являлся предметом страха и всеобщей ненависти» (op. cit., с. 179, Ливен).

Три автора признают Павла Первого психически нездоровым. Князь Адам Чарторыйский сомневается в его душевном равновесии (Чарторыйский, с. 218), граф Ланжерон положительно утверждает, что Павел Первый «был не в своем уме» (Ланжерон, с. 132), а граф Пален называет безумие Павла «исступленным» (Ланжерон, с. 134), давая такое пояснение своей позиции: «Он был романтического характера, он имел претензию на великодушие. Во всем он любил крайности» (op. cit., с. 138,).

Фонвизин вряд ли встречался когда-либо с Павлом I и не имеет цельного представления о его характере. Павел обладал «безумным самовластием» (Фонвизин, с. 158), был полной противоположностью своего сына Александра: неукротимым и, опять же, самовластным (op. cit., с. 161). В частности, Михайловский замок – плод недоверия к своим подданным (op. cit., с. 163). Справедливости ради надо отметить, что, как показали события марта 1801 года, недоверие это было вполне обоснованным.

Граф Бенигсен очень скупо говорит о характере Павла I. Впрочем, одной фразы достаточно, чтобы понять его отношение к этой теме: «К этому варварскому поступку <императора – Ю. М.> прибавились и другие, столь же бесчеловечные» (Бенигсен, с. 116).

2.3. Павел Первый в кругу своей семьи

Каковы были отношения между членами семьи Павла Первого, а точнее как он относился к своей жене и детям? Ответ на этот вопрос вытекает из понимания того, каким был его характер, а так как в этом нет единомыслия в источниках, то и оценка семейных отношений Павла в восприятии современников не совпадает.

Саблуков, от которого следовало бы ожидать идеалистического описания семейного быта Павла Первого, сообщает о том, что «оба великие князя смертельно боялись своего отца» (Саблуков, с. 34). В то же время Павел «был искренно привязан к своей супруге» (op. cit., с.12). Бенигсен, напротив, считает, что «императрица часто страдала от его вспыльчивости, от его суровости и дурного нрава» (Бенигсен, с. 121). Коцебу и Гейкинг сходятся в том, что супруга и дети императора страдали в сырых помещениях нового Михайловского замка, но боялись сказать об этом Павлу (Коцебу, с. 318; Гейкинг, c. 246). Но в отличие от Гейкинга, Коцебу был в Петербурге и хорошо знал, как жила царская семья. Он приводит интересные факты, свидетельствующие о том, что Павел Первый был нежно любящим супругом. Помимо всего прочего, есть еще одно доказательство этого: «Его часто изображали тираном своего семейства… долгая и глубокая скорбь благородной императрицы после его смерти доказала, что подобные припадки вспыльчивости нисколько не умаляли в ней заслуженной им любви» (Коцебу, с. 276).

Четыре автора сообщают о слухе, который состоял в том, что Павел будто бы хотел заточить жену и старших детей в крепость и жениться то ли на Гагариной, то ли на Шевалье. Три автора из четырех говорят о том, что этот слух пустил граф Пален. Август Коцебу и Ланжерон категорически не верят в такие намерения Павла (Коцебу, с. 302; Ланжерон, c.151), графиня Ливен ссылается на то, что не может сказать ничего определенного (Ливен, с. 181) и лишь один Фонвизин вполне доверяет этому слуху (Фонвизин, с. 162). Барон Гейкинг передает этот слух в таком виде: граф Пален спрашивает позволения у императора на исключительные полномочия – арестовать в случае надобности императрицу и великих князей, и получает письменный приказ (Гейкинг, с. 249).

Здесь уместно рассмотреть и «внесемейные отношения» Павла I, если можно так выразиться. О связях Павла I с другими женщинами (помимо своей супруги) сообщают три автора – Саблуков, Ливен и Коцебу. Больше всего внимания этой теме уделяет Саблуков. Екатерина Нелидова и Анна Лопухина (в замужестве княгиня Гагарина)  - вот имена известных истории фавориток Павла Первого. Ливен и Коцебу однозначно говорят о том, что Павел явно изменял своей жене (Ливен, с. 187; Коцебу, сс. 303, 347). Но в таком случае, как это согласовать с той картиной семейного быта, которую мы получили выше? Выход из этого противоречия пытается найти Саблуков. С одной стороны, он признает вслед за всеми факты «любовных похождений» (Саблуков, с. 31), с другой, называет чувства, которые испытывал Павел к  Нелидовой – «чисто платоническими» (op. cit., с. 12).

Еще одним подтверждением нравственной чистоты Павла для Саблукова служит тот факт, что Мария Федоровна (супруга Павла) до последних дней своей жизни сохранила дружбу с Екатериной Нелидовой.

Если вопрос о Нелидовой можно считать снятым, то отношения Павла с княгиней Гагариной (которая, как известно, жила не с мужем, а в Михайловском дворце) ставят Саблукова в тупик (op. cit., с. 105).

Итак, восприятие современниками личности Павла Первого распадается на три аспекта: оценка роли Екатерины II в его воспитании, оценка самого характера Павла и характеристика его семейных отношений. В положительном ключе о личности Павла говорят Гейкинг и Коцебу. Упор на противоречивости характера императора делают Саблуков, Ливен, Чарторыйский и Фонвизин. В самых чёрных красках портрет Павла рисуют Пален и Бенигсен. Ланжерон об императоре говорит крайне скупо, однако признаёт его безумным. Фонвизин  вэтом вопросе сходится с Ланжероном.

§ 3. Павел I монарх

Одной из лучших характеристик правления императора Павла являются следующие слова Коцебу. «Если бы Павел в несправедливых войнах пожертвовал жизнью нескольких тысяч людей, его бы превозносили. Между тем как запрещение носить круглые шляпы и отложные воротники на платье возбудило против него всеобщую ненависть» (Коцебу, с. 295).

§ 3.1. Внешняя политика Павла Первого.

Вопросов внешней политики касаются три автора – Фонвизин, Гейкинг и Коцебу, правда Гейкинг  делает заявление, не приводя никаких фактов: «Он рассорился почти со всеми европейскими державами» (с. 246). Коцебу считает, что, хотя во внешней политике Павел «иногда принимал несоответственные меры, меры эти все-таки никогда не были полумерами (с. 301), что в конце концов должно было привести к положительным результатам (для примера Коцебу приводит историю высылки из Петербурга датского посланника). Для Фонвизина, в отличие от Коцебу, непостоянство во внешней политике – факт отрицательный. В частности, «разрыв с Англией, нарушая материальное благосостояние дворянства, усиливал в нем ненависть к Павлу, и без того возбужденную его жестоким деспозимом» (с. 151, Фонвизин). Кроме того, этот разрыв наносил «неизъяснимый вред нашей заграничной торговле» (с. 159).

§ 3.2. Внутренняя политика Павла Первого.

Что руководило Павлом Первым в его государственной политике? Как ни странно, на этот важный вопрос пытаются найти ответ всего два автора – Саблуков и Коцебу. Саблуков полагает, что «в Вене, Неаполе и Париже Павел проникся теми высоко-аристократическими идеями и вкусами, которые, не будучи согласны с духом времени, довели его впоследствии до больших крйностей в его стремлении поддержать нравы и обычаи старого режима» (Саблуков, с. 14).

Коцебу как всегда останавливается на причинно-следственных связях (может быть, в силу своего менталитета). Он видит причины мелочности Павла Первого во внутренней политике в следующем: 1. Желание искоренить все обычаи Екатерининского двора; 2. Чрезмерное уважение ко всему, что делал Фридрих II (Коцебу, с. 295).

Общая характеристика правления Павла I содержится у князя Адама и у графа Бенигсена. Бенигсен говорит о замешательстве во всех отраслях управления и всеобщем недовольстве (Бенигсен, с. 112). Князь Адам еще категоричнее в своих суждениях: «Павел вел государство к неминуемой гибели и разложению, внеся полную дезорганизацию в правительственную машину» (Чарторыйский, с. 218-219).

Мелочные указы императора послужили поводом для составления огромного количества анекдотов. Указы были следующего характера: офицеры должны были появляться в обществе только в мундирах, нельзя было ездить в закрытых экипажах, давались предписания о стиле и форме одежды, при встрече с императором и императрицей нужно было выходить из экипажей (Cаблуков, с. 22; Коцебу, с. 297). Коцебу сообщает о первом указе, полученном в Риге после вступления на престол императора Павла: «в нем определялась вышина гусарских султанов и приложен был рисунок!» (Коцебу, с. 296). Такое впечатление, что Павел 40 лет копил в себе, в своих мечтах все это, и наконец «вывалил» на петербургское общество. Результат хорошо передает Саблуков: «Метафорфоза совершилась черезвычайно быстро, и Петербург перестал быть похожим на современную столицу, приняв скучный вид маленького немецкого города XVII столетия» (Саблуков, с. 27). Еще одно проявление странностей Павла состояло в следующем: «В течение 4-летнего царствования Павла цвет и покрой наших мундиров был изменен не менее девяти раз» (op. cit., с. 63). Графиня Ливен также затрагивает военную тематику: «в крепости не переводились многочисленные жертвы, а порою вся их вина сводилась к слишком длинным волосам или слишком короткому кафтану» (Ливен, с. 179).

Все эти жестокости привели к тому, что многие люди были сосланы в отдаленные города. Пален воспользовался хорошим настроением Павла и описал ему плачевное состояние разжалованных и сосланных офицеров. Павел был тронут и тут же повелел всех их простить (об этом говорит Ланжерон со слов Палена). Это привело к большим последствиям, так как не было возможности принять и устроить всех вновь прибывших (Ланжерон, с. 137). Из этого эпизода видно, что немалую роль во внутренней политике Павла играли его приближенные. Подтверждение этого рассказа содержится у Бенигсена (Бенигсен, с. 114).

В царствование Павла Первого были и хорошие начинания. В этом нас убеждают доводы Саблукова и Коцебу. Павлу принадлежит инициатива составления акта, устанавливавшего порядок престолонаследия в России (с. 90).

В социальной сфере император также провёл важные преобразования: он «основал в Дерпте университет, в Петербурге – училище для военных сирот (Павловский корпус). Для женщин – институт ордена св. Екатерины и учреждения ведомства императрицы Марии» (Саблуков, с. 90).

Помимо этого Павел утроил во дворце окошко, в которое каждый мог опустить свое прошение или жалобу. Со всеми бумагами занимался сам Павел (с. 28-31). Государь обратил внимание на старообрядцев, восстановив многие из их прав (точнее даровав им эти права): «Павел был весьма щедр при раздаче пенсий и наград за заслуги» (Саблуков, с. 30), «Он полагал, что крестьяне гораздо счастливее под управлением частных владельцев, чем тех лиц, которые, обыкновенно, назначаются для заведывания государственным имуществом» (op. cit.). И Саблуков и Коцебу согласны в том, что коррумпированным чиновникам в царствование Павла Первого приходилось очень плохо (Саблуков, с. 55, 299), Коцебу продолжает список добрых дел Павла: «Он велел учредить хлебные запасные магазины» на случай неурожая. Август Коцебу обладает удивительной способностью эффектно заканчивать тему: «Из 36 миллионов людей по крайней мере 33 миллиона имели повод благословлять императора, хотя и не все сознавали это» (Коцебу, с. 299).

Если же внутреннюю и внешнюю политику Павла Первого объединить под одним названием: государственное управление, то в целом положительно его оценивает Коцебу, как хорошие, так и плохие стороны отмечает Саблуков. Ланжерон и Ливен крайне мало касаются этого аспекта деятельности Павла Первого, Фонвизин видит её скорее в чёрном цвете, Пален и Бенигсен считают, что от правления Павла первого ничего хорошего ждать не приходилось и Россия была на краю пропасти. Как ни странно, но Чарторыйский в этом с ними сходится.

Глава 2. Перемена правления

«Здесь лежит Павел Первый: молись, да избавит нас Господь от Второго»

§ 1. Причины заговора

Рассматривая причины заговора в восприятии современников, мы сразу же наталкиваемся на две противоположные и непримиримые позиции. Графиня Д. Х. Ливен пишет: «Графиня Ливен (Шарлотта-Екатерина, мать ее мужа – Ю. М.) отказывалась входить в обсуждение причин заговора и стояла на факте, совершенно для нее непреложном:

-          Вы – убийцы вашего императора» (Ливен, с. 196).

Представитель другой позиции – граф Пален, который считал, что переворот – акт справедливости, совершенный с целью прекращения страданий 20-ти миллионов людей (Гейкинг, с. 258).

Нужно признать, что если кто-то и страдал, то цифра 20 миллионов явно завышена. Достаточно вспомнить слова Коцебу, что 33 миллиона человек (из 36 млн) имели повод благодарить императора. Два автора называют заговор всеобщим: Фонвизин и князь Адам (с. 159, с. 219). Барон Гейкинг признается, что «предчувствовал и предвидел эту катастрофу» (Гейкинг, с. 253). Следовательно, идея заговора витала в воздухе.

Переходя к конкретным причинам заговора, в первую очередь, следует сказать о несправедливых репрессиях Павла. Графиня Ливен пишет, что: «Несправедливые преследования умножали число недовольных и легко превращали последних в заговорщиков» (Ливен, с. 196). Пален также свидетельствует, что ни один из заговорщиков «не был уверен ни в одном дне безопасности; скоро всюду были бы воздвигнуты эшафоты, и вся Сибирь населена несчастными» (Ланжерон, с. 134). То же самое говорит Коцебу (Коцебу, с. 321).

Большинство авторов основную причину переворота видит в ненормальности Павла, в его странностях. Князь Адам Чарторыйский говорит, что: «С каждым годом странности и причуды императора все возрастали. Это и было истинной причиной заговора, закончившегося его смертью» (Чарторыйский, с. 220).

Бенигсен в скором времени ожидал «падения империи» (Бенигсен, с. 112) и поэтому был рад случаю содействовать «перемене правления» (там же), чтобы предупредить грозящие несчастья. Ланжерон составил свое мнение преимущественно со слов Палена и Бенигсена, поэтому мы видим в их словах много схожего: «Долее не было возможности выносить его и пришлось принести его в жертву счастью сорокамиллионного народа» (Ланжерон, с. 132).

Князь Чарторыйский признает переворот явлением закономерным (Чарторыйский, с. 218). От Палена, стоявшего во главе заговора, естественно было бы ожидать развернутой апологии императивов, им руководивших, однако Гейкинг, в пересказе которого до нас дошли слова Палена, в этом случае предельно краток и точен: «Мы устали быть орудиями подобных актов тирании, а так как мы видели, что безумие Павла возрастает с каждым днем и вырождается в манию жестокости, то у нас оставалась лишь одна следующая альтернатива: или избавить свет от чудовища, или увидеть, как мы сами сделаемся жертвой дальнейшего развития его бешенства» (Гейкинг, с. 257).

Два автора (Ливен и Фонвизин) в ряду причин выделяют и одну внешнеполитическую: разрыв с Англией. Вся разница в том, что каждый по-своему видит последствия этого разрыва. Для Фонвизина это прежде всего удар по дворянству – основной опоре самодержавия (Фонвизин, с. 159). Ливен отмечает главное следствие перемены курса во внешней политике в том, что в Индийскую экспедицию было отправлено все донское казачество (мнение неверное, но интересное). Это ускорило осуществление переворота (Ливен, с. 187).

После убийства Павла I ходили слухи, что не последнюю роль в этом деле сыграло английское золото. Основными действующими лицами назывались Лорд Уитворд, бывший посол Англии в России и Ольга Жеребцова – сестра Зубовых, бывшая в дружбе с лордом. Свое внимание на этом останавливают Саблуков, Фонвизин и князь Чарторыйский. У Саблукова (сочинение которого было издано в Англии, а подлинник утерян) находим ряд противоречий в этом вопросе. Он говорит о связи Жеребцовой с Уитвордом (Саблуков, с. 69), о том, что она уехала из Петербурга за несколько дней до переворота (с. 73), и о том, что она предсказала это событие в Берлине, а после получения известия о смерти Павла уехала в Англию навестить своего старого друга лорда Уитворда. В то же время Саблуков категорически отрицает участие английских денег в подготовке заговора. Князь Адам просто упоминает о вышеназванном слухе и говорит, что он этого мнения не разделяет (Саблуков, с. 220). Фонвизин выдвигает три тезиса в опровержение молвы:

1.         Лорд Уитворд – человек благородный и честный.

2.         Заговор против Павла – чисто русское дело. Участвовал лишь один иностранец: Бенигсен.

3.         Уитворд выехал из России сразу после разрыва с Англией, то есть еще до начала заговора (Фонвизин, с. 160-161).

Итак, ненормальность Павла – одна из основных причин переворота по мнению Ливен, Палена, Чарторыйского, Бенигсена  и Ланжерона. Саблуков, Гейкинг и Коцебу обходят этот вопрос стороной. Участие в перевороте англичан не признаётся ни одним из авторов.

§ 2. Отношение современников к "Перемене правления" и способу ее совершения

Авторы воспоминаний не скупятся на эпитеты в описаниях происшедших событий. Вот некоторые из них, которые нельзя отнести ни к какому конкретному факту (ни к заговору, как перевороту, ни к убийству): «катастрофа». «ужасное событие» (Саблуков), «преступная катастрофа» (Фонвизин), «катастрофа» (Ливен), «мрачная драма» (Князь Адам), «отвратительное дело» (Коцебу), «жертва счастью народа» (Ланжерон).

О цели переворота подробно рассказывает Бенигсен: «Принято было решение овладеть особой императора и увезти его в такое место, где он мог бы находиться под надлежащим надзором, и где бы он был лишен возможности делать зло» (Бенигсен, с. 116).

Пален в том же ключе говорит о необходимости свергнуть Павла с престола (Ланжерон, с. 134). Очень похоже на эти высказывания сообщение князя Чарторыйского: «Император Александр не наказал участников заговора потому, что они имели в виду лишь отречение Павла, необходимое для блага империи» (Чарторыйский, с. 239). Из фразы Фонвизина: «Граф Пален, неразборчивый в выборе средств, ведущих к цели, решился осуществить её <мысль о свержении Павла – Ю. М.>» (Фонвизин, с. 159) можно заключить, что с необходимостью переворота он согласен.

Создается впечатление, что в первоначальные планы заговорщиков входило лишь отстранение Павла от власти. Об этом говорят Бенигсен и князь Адам (следует отметить, что первый был посвящен в заговор лишь накануне, а второй был за пределами России, следовательно, всех подробностей они могли не знать). Так, Бенигсен пишет: «Несчастный государь был лишен жизни непредвиденным образом и, несомненно, вопреки намерениям тех, кто составлял план этой революции, которая, как я уже сказал, являлась необходимой» (Бенигсен, с. 120).

Князь Адам пишет почти то же самое: «В планы заговора входило лишь устранение Павла от престола, и роковая катастрофа произошла совершенно неожиданно для большинства заговорщиков» (Чарторыйский, с. 225).

Однако в этой цитате есть одно интересное положение: роковая развязка была неожиданной не для всех участников, а только для большинства. Здесь стоит обратиться к словам главного организатора заговора, графа Палена (в пересказе Ланжерона): «Я прекрасно знал, что надо завершить революцию, или уже совсем не затевать ее, и что если жизнь Павла не будет прекращена, то двери его темницы скоро откроются, произойдет страшнейшая реакция» и т. д. (Ланжерон, с. 135).

С невозможностью оставить Павла в живых после его свержения  соглашается и князь Чарторыйский (Чарторыйский, с. 230). Коцебу придерживается того же мнения (Коцебу, с. 333). Однако это не значит, что Коцебу одобряет заговор, напротив, он харакетризует то, что происходило в петербургском обществе перед переворотом, как распространение яда (Коцебу, с. 320).

В восприятии авторов отстранение от власти Павла Первого сопровождается следующими словами: «перемена царствования» (Бенигсен и Ланжерон), более нейтральное «переворот» (Коцебу).

Описание убийства Павла Первого снабжено уже совершенно другими словами: «возмутительное убийство» (Саблуков), «гнусная, отвратительная сцена» (Фонвизин), «злодеяние, кровавое дело» (князь Адам). Если современники видели в перемене правления или даже в устранении Павла объективную необходимость, это еще не значит, что они ее одобряли. Князю  Адаму принадлежат слова, которые как нельзя лучше выражают амбивалентное отношение современников в убийству Павла: «Если самая смерть Павла, быть может, и избавила государство от больших бедствий, то во всяком случае участие в этом кровавом деле едва ли могло считаться заслугою» (Чарторыйский, с. 213).

Некоторые современники рассматривали события 11-12 марта не только в теоретическом плане, но и в сугубо личностном. Непричастность к кровавому событию переживалась особенно ярко. Например, Саблуков пишет: «Да будет благословенна благодетельная десница Провидения, сохранившая меня от всякого соучастия в этом страшном злодеянии!» (Саблуков, с. 90).

Он переживает не только за себя, но и за свой полк и сердечно радуется тому, что тот не участвовал в перевороте (с. 68). Примерно то же отношение к мартовским событиям находим и у барона Гейкинга: «Как благословляю я судьбу, удалившую меня из Петербурга задолго до наступления этого печального времени» (Гейкинг, с. 265).

Острее всех воспринимал развернувшуюся драму граф Ливен, муж графини, оставившей нам свои записки. Она пишет: «Если бы Пален сообщил ему о заговоре, ему ничего другого не осталось бы сделать, как пустить себе пулю в лоб» (Ливен, с. 182).

Естественно, отношение к перевороту заговорщиков совершенно иное. Бенигсен считает, что ему «нечего краснеть за то участие, которое он принимал в этой катастрофе». Этому есть три причины:

1.         Не он составлял ее план

2.         Он не принадлежал к числу тех, кто хранил эту тайну

3.         Он не принимал участия в печальной кончине императора (Бенигсен, с.127).

Следуя логике рассуждений, мы можем найти человека, который с полной противоположностью подходит под все эти три критерия настоящего виновника. Это Пален. У людей, живущих спустя два века после всех этих событий, благодаря барону Гейкингу есть хорошая возможность спросить у Палена, как он оценивает свою роль в заговоре. На это звучит ответ человека, полностью уверенного в своей правоте: «Я поздравляю себя с этим поступков, считая его своей величайшей заслугой перед государством» (Гейкинг, с. 258).

Резюмируя сказанное, идею переворота поддержали: Бенигсен, Пален, Чарторыйский и Ланжерон (то есть, те, кто был недоволен политикой Павла Первого), а также Фонвизин. Саблуков, Ливен и Гейкинг не принимают аргументы в пользу переворота и переживают его очень остро. Коцебу выглядит беспристрастным, но его отношение к перевороту – отрицательное.

С полным хладнокровием к факту убийства относится лишь граф Пален. Все остальные пролитие крови не одобряют.

§ 3. Оценка авторами запиок конкретных лиц, принимавших участие в заговоре

§ 3.1. Граф Пален П. А. и Панин Н. П.

Авторы записок не согласны во мнениях о том, кто же все-таки был инициатором заговора, человеком, который решился осуществить перемену правления. Нет сомнений лишь в том, что это был либо Пален (генерал-губернатор Петербурга), либо Панин (министр иностранных дел).

Впечатления о Палене как человеке, его нравственный портрет помогают нам составить следующие характеристики современников: «Пален – человек черезвычайно талантливый и благородный, но холодный и крайне гордый» (Саблуков, с. 37). Ланжерон говорит о Палене, как о человеке одаренном «гением глубоким и смелым, умом выдающимся, характером непреклонным, наружностью благородной и внушительной» (Ланжерон, с. 132).

Графиня Ливен, неоднократно видевшая Палена, называет его «воплощением прямоты, жизнерадостности и беззаботности» (Ливен, с. 181).

Фонвизин считает, что Пален был одним из умнейших людей в России с характером решительным и непоколебимым и что он был предан всей душой своему новому отечеству (Фонвизин, с. 158). Следует обратить внимание на то, что все без исключений отзывы о графе Палене носят положительный характер, так что сомневаться в справедливости приведенных характеристик не приходится.

Пален признается Гейкингу, что всегда ненавидел Павла I и ничем не был ему обязан (Гейкинг, с. 258). Может быть, личные мотивы сыграли далеко не последнюю роль в том, что Пален возглавил заговор. Если расположить в хронологическом порядке сообщения о Палене современников (которые в основном не противоречат друг другу), то получится следующая картина. Пален «охотно смягчал, когда мог, строгие повеления государя, но делал вид, будто исполняет их безжалостно» (Коцебу, с. 292). Он «был душой переворота» (Коцебу, с. 272). С ним во главе «революция была легка, без него невозможна» (Коцебу, с. 321).  Пален подействовал на императора и из ссылки были возращены все опальные офицеры и чиновники, в том числе братья Зубовы и Бенигсен (Ланжерон, с. 137-138). Коцебу передает разговор Палена с Марией Федоровной, из которого мы узнаем, что он предотвратил два восстания, будучи генерал-губернатором (Коцебу, с. 350). Не потому ли, что еще не была подготовлена для этого почва? Саблуков пишет, что: «Пален очень хладнокровно все предусмотрел и принял возможные меры к тому, чтобы избежать всяких случайностей» (Саблуков, с. 92). Так, по свидетельству Гейкинга, Пален получил от Павла Первого повеление в случае необходимости арестовать императрицу и великих князей (Гейкинг, с. 249). Этот письменный приказ, показанный Паленом Александру, по мнению Фонвизина, сыграл решающую роль в убеждении великого князя дать добро на переворот (Фонвизин, с. 162).

В задачу данного исследования не входит детальное рассмотрение действий отдельных лиц 11-12 марта 1801 года, поэтому можно ограничиться следующими соображениями: Пален в решающую минуту уходит в тень, на задний план и предоставляет выполнение черной работы по расправе с Павлом Бенигсену. Пален, по мнению некоторых современников, хотел в случае неудачи заговора арестовать своих сообщников и остаться чистым в глазах Павла. Но переворот совершился и Пален опять всем руководит, распоряжается, например, входит к убитому горем Александру и говорит исторические слова: «Будет ребячиться! Идите царствовать, покажитесь гвардии» (Ланжерон, с. 149).

Панин в исследуемых записках упоминается по сравнению с Паленом намного реже. Может быть, потому, что во время переворота он был в Москве.

Фонвизин пишет, что граф Пален открыл заговор Панину (Фонвизин, с. 150), а Ланжерон дополняет его, говоря, что Панин был одним из первых, вступивших в заговор (Ланжерон, с. 133). Цель, к которой стремился Панин, по мнению Фонвизина, заключалась в введении на территории Российской империи конституционной формы правления (Фонвизин, с. 160). Именно Панин первый стал убеждать великого князя Александра в необходимости отстранения Павла Первого от престола. Об этом сообщает князь Чарторыйский, получивший эти сведения от самого Александра (Чарторыйский, с. 214). Еще одна функция Панина состояла в передаче записок от Палена Александру и от Александра Палену. (Пален, с. 136)  Незадолго до переворота Панин впал в немилость и был отослан в Москву, однако и там продолжал действовать в пользу заговора. Об этом имеются сведения у князя Чарторыйского (Чарторыйский, с. 215).

§ 3.2. Граф Бенигсен

«Этот человек (Бенигсен) обладал непостижимым искусством представлять почти невинным свое участие в заговоре» (Коцебу, 352). Эти слова Коцебу как всегда бьют прямо в цель. Читая записки современников, убеждаешься, что если бы Бенигсена не оказалось в ту роковую ночь в числе заговорщиков, исход дела был бы довольно сомнительным.

Граф Бенигсен накануне хотел уехать из Петербурга, но Пален его остановил. Князь Платон Зубов посвятил его в заговор и, узнав, что главным его руководителем является Пален, Бенигсен тут же к нему примкнул (Бенигсен, с. 116).

Великий князь Константин имел все основания называть Бенигсена «капитаном 45-ти»  (с. 147). В ночь на 12 марта Бенигсен вместе с Зубовыми возглавлял одну из двух колонн, направленных в Михайловский дворец. Заслуживает внимания один эпизод, а именно: где был Бенигсен, когда убивали Павла Первого и почему он не вступился за него? Поразительно, но по такому важному пункту авторы записок говорят совершенно противоположное. Известно целых четыре версии того, что делал Бенигсен в роковую минуту.

Бенигсен в своих мемуарах говорит, что вышел из комнаты, чтобы проинструктировать одного прибывшего офицера (Бенигсен, с. 120). Ланжерон, передающий «слово в слово» (Ланжерон, с. 134) свой разговор с Бенигсеным, пишет, что он вышел за свечой, так как лампа в комнате погасла (op. cit., с. 145). (Однако за свечой мог выйти и кто-нибудь другой!?). Коцебу и князь Чарторыйский говорят, что за дверью послышался шум и крики и Бенигсен вышел для того, чтобы разобраться (Коцебу, с. 336; Чарторыйский,  с. 227).

Наконец Фонвизин (не совсем ясно, откуда он взял такие сведения) пишет следующее:

«В начале этой гнусной, отвратительной сцены Бенигсен вышел в предспальную комнату, на стенах которой были развешены картины, и со свечою в руке преспокойно рассматривал их. Удивительное хладнокровие! Не скажу – зверское жестокосердие, потому что генерал Бенигсен во всю свою службу был известен как человек самый добродушный и кроткий» (Фонвизин, с. 167).

Известия Коцебу и Адама можно попытаться согласовать со свидетельством самого Бенигсена: Бенигсен мог услышать шум, который производили прибывшие солдаты во главе с офицером, Бенигсен вышел и стал его инструктировать. Мнение Фонвизина (которому в 1801 году было 14 лет) можно посчитать одной из легенд, выдуманных впоследствии. Непонятным остается лишь показание Ланжерона, лично разговаривавшего с Бенигсеным.

§ 3.3. Великие князья Александр и Константин.

Многие авторы сообщают о том, что Пален с Паниным долгое время пытались получить согласие Александра на переворот. «Сперва Александр отверг эти предложения, противные чувствам его сердца» (Бенигсен, с. 113). Однако: «Александр был поставлен между необходимостью свергнуть с престола своего отца и уверенностью, что отец его вскоре довел бы до гибели свою империю» (Ланжерон, с. 132). Пален также говорит, что «Александр был, видимо, возмущен его замыслом» (Ланжерон, с. 135).

В конце концов «Александр дает согласие на свержение Павла, но с клятвой о сохранении ему жизни» (Фонвизин, с. 162). О том же пишет князь Чарторыйский: «Вырванное у него почти насильно согласие на отречение отца было дано им после торжественного обещания не причинять никакого зла Павлу» (Чарторыйский, с. 225).

По его мнению (а оно было составлено скорее всего по рассказу самого Александра) великий князь рассчитывал «быть только регентом империи» (op. cit., с. 231).

По всеобщему же мнению, великий князь Константин ничего не подозревал о готовящемся перевороте. Ланжерон передает его слова: «Я ничего не подозревал и спал, как спят в 20 лет» (Ланжерон, с. 145).

Лишь у одного Коцебу имеется выходящее из ряда вон свидетельство: он считает, что оба великих князя ничего не знали о готовящемся перевороте (Коцебу, с. 339-340). В то же время Коцебу передает слова Александра, сказанные им Палену в ответ на его убеждения в необходимости устранить Павла: «Пощадите только его жизнь». Значит, Александр, по крайней мере, знал о существовании заговора, но не мог (или не хотел) его раскрыть.

§ 3.4. Другие лица

Естественно о второстепенных лицах источники говорят намного меньше и оценки этих лиц во многом схожи. По словам Фонвизина, полковой адъютант Аргамаков «сделался самым важным пособником заговора» (Фонвизин, с. 164). Бенигсен поясняет: «Проводником нашей колонны был полковой адъютант императора Аргамаков, знавший все потайные ходы и комнаты, по которым мы должны были пройти» (Бенигсен, с. 118). Примерно тоже говорит князь Чарторыйский: «Плац-адъютант замка капитан Аргамаков, знавший все ходы и выходы дворца, по обязанности своей службы шел во главе первого отряда». (Чарторыйский, с. 226).

Коцебу об Аргамакове не сообщает ничего нового (Коцебу, с. 333). Отсюда видно, что Аргамаков описывается современниками нейтрально, обозначена лишь его роль.

Братья Зубовы - князь Платон, граф Валериан и Николай. Саблуков говорит, что Платон Зубов действовал «в качестве оратора и главного руководителя заговора» (Саблуков, с. 88). По каким-то причинам здесь роль Платона крайне завышена, такого же мнения не придерживается ни один из авторов записок.

Коцебу вкладывает в уста князя Платона следующие благородные слова: «Господа, мы пришли сюда, чтобы избавить отечество, а не для того, чтобы дать волю столь низкой мести» (Коцебу, с. 338). Иной была роль графа Влериана Зубова. Об этом нам известно от князя Чарторыйского: «Граф Валериан Зубов, потерявший ногу во время Польской войны, не находился вместе с заговорщиками и прибыл во дворец значительно позже» (Чарторыйский, с. 230). Самой «черной» была роль  Николая Зубова – он участвовал в убийстве императора и сделал первый удар (об этом говорит большинство авторов).

Граф Кутайсов, приближенный императора, по некоторым свидетельствам получил накануне рокового дня записку с именами заговорщиков, но не распечатал ее (Чарторыйский, с. 221).

На самом деле это письмо было отправлено графом Ливеном и не заключало в себе ничего судьбоносного, как об этом говорит Коцебу со слов самого Кутайсова (Коцебу, с. 334). Помимо  перечисленных выше лиц в заговоре участвовали «все солдаты и офицеры караула Михайловского дворца… за исключением их командира» (Ланжерон, с. 147).

§ 4. Реакция отдельных людей на переворо

Приходится констатировать, что нам подробно известно лишь о реакции двух человек: Марии Федоровны и Александра Павловича. Это не должно удивлять, так как это самые близкие императору люди (его жена и сын) и их поведение (поступки) больше всего привлекало внимание авторов записок. Еще о двух лицах – великом князе Константине и супруге Александра Елизавете – рассказов крайне мало. Тем не менее они вполне информативны.

§ 4.1. Мария Федоровна

Трагическую весть императрице сообщила графиня Ливен (Шарлотта). Интересно, что Мария Федоровна сразу обо всем догадалась. Вот как их диалог передает Саблуков:

«- Кто там?

-          Это я, Ваше Величество!

-          О, - сказала императрица, - я уверена, что Александра умерла.

-          Нет, государыня, не она…

-          О! Так это император!…» (Саблуков, с. 91).

Графиня Ливен (Дарья Христофоровна) сообщает примерно то же самое (Ливен, с. 191), а она могла слышать обо всем от своей свекрови.

По  версии Саблукова: «Императрица стремительно поднялась с постели и, как была, без башмаков и чулок, бросилась к двери… В ужасном волнении, с распущенными волосами и в описанном уже костюме, императрица вбежала в комнату с криком: «пустите меня! пустите меня!» (Саблуков, с. 91). Однако больше все же следует доверять графине Ливен, которая говорит, что императрица упала в обморок, но быстро оправилась. Вбежав в упомянутую Саблуковым комнату, она просила пустить ее к мужу. Последовал отказ. «Тогда она опустилась на пол и, обнимая колени часовых, умоляла пропустить ее. Грубые солдаты рыдали при виде ее горя, но с твердостью исполнили приказ. Тогда императрица встала с достоинством и твердою походкой вернулась в свою спальню… Сидя в кресле она была бледной и неподвижной, как мраморная статуя» (Саблуков, с. 91). Ливен схоже с Саблуковым описывает этот эпизод: «Императрица, впав в отчание, бросилась на колени; она заклинала всю стражу допустить ее к усопшему» (Ливен, с. 192).

Коцебу рассказывает то же самое, но уже со слов барона Николаи (Коцебу, с. 341).

Бенигсен «был свидетелем ее глубокого горя при этой катастрофе, при потере, близкой ее сердцу» (Бенигсен, с. 122). Несмотря на это, он ничего не говорит об этой печальной сцене. Наверное, это было не в его интересах.

Он даже старается подчеркнуть, что императрица не очень переживала, потому что ее муж был семейным тираном: «Она пролила несколько слез, но не предавалась тем порывам горя, каким обыкновенно предаются женщины в подобных случаях» (там же, с. 122).

Здесь необходимо рассмотреть один странный эпизод: Мария Федоровна заявила, по свидетельствам очевидцев, что коронована и должна теперь царствовать. Ланжерон так описывает это событие: «В эту минуту рассудок у нее совсем помутился… она воскликнула, что она коронована, что ей подобает царствовать, а ее сыну принести ей присягу… Из всего этого можно судить о чувствительности и о супружеской любви императрицы Марии» (Ланжерон, с. 148).

Фонвизин видит в этих словах ни что иное, как тщеславие: «Императрица Мария Федоровна поражена была бедственною кончиною супруга, оплакивала его, но и в ее сердце зашевелилось желание царствовать» (Фонвизин, с. 168). Однако при каких обстоятельствах была высказана претензия императрицы на царство? Ответив на этот вопрос, можно будет многое прояснить. Мария Федоровна узнала об убийстве своего мужа. Она вполне обоснованно могла опасаться за свою жизнь. С другой стороны, ее не допускали к телу супруга. Все это могло натолкнуть на мысль заставить подчинить себе войска (как сделала это Екатерина II) и таким образом обезопасить себя и расправиться с заговорщиками. Косвенное подтверждение этому видно из интерпретации её слов князем Чарторыйским: «Я ваша императрица, я одна ваша законная государыня! Защищайте меня и следуйте за мной» (Чарторыйский, с. 232).

По Саблукову: «Убитая горем вдова его должна была увидеть его мертвым, без чего она не соглашалась признать своего сына императором» (Саблуков, с. 97).

Судя по всему, императрица несколько раз посещала тело мужа. В первый раз – без великого князя (теперь уже императора) Александра. Об этом говорит Бенигсен: «Эта сцена была поистине самой трогательной из всех, какие мне случалось видеть. Великие княжны, обнимая свою мать, проливали слезы о смерти отца» (Бенигсен, с. 126). Еще один раз Мария Федоровна вошла в роковую комнату вместе с Александром. Об этом известно от Саблукова: «Александр Павлович, который теперь сам впервые увидел изуродованное лицо своего отца, накрашенное и подмазанное, был поражен и стоял в немом оцепенении. Тогда императрица-мать обернулась к сыну с выражением глубокого горя и с видом полного  достоинства сказала: «теперь вас поздравляю – вы император». При этих словах Александр, как сноп, свалился без чувств» (Саблуков, с. 97).

Подводя краткий итог, следует сказать, что поведение императрицы вполне укладывается в психологические рамки создавшейся ситуации. Однозначно, Павел Первый не был семейным тираном, - иначе как объяснить глубокую печаль (шок, стресс) его супруги?

§ 4.2. Император Александр, великий князь Константин и Елизавета Александровна.

Саблуков не присутствовал при описываемых событиях, однако «большинство лиц…близко стоявших к ним (великим князьям) в это время утверждали, что оба великих князя, получив известие об убийстве отца, были страшно потрясены» (Саблуков, с. 96). Узнав о том, чем закончился переворот «Великий князь (Александр, - Ю. М.) вскрикнул и был близок к обмороку» (Гейкинг, с. 252). То же передает Фонвизин: «Когда все кончилось, и он узнал страшную истину, скорбь его была невыразима и доходила до отчаяния. Воспоминание об этой страшной ночи преследовало его всю жизнь и отравляло его тайною грустью» (Фонвизин, с. 168). Затем, как пишет Ланжерон, «Император  Александр предавался в своих покоях отчаянию довольно натуральному, но неуместному» (Ланжерон, с. 149).

Великий князь Константин, как уже говорилось выше, ничего не знал о перевороте. Спустившись вслед за Зубовым, он застал Александра и Елизавету (!) в слезах. Александр рыдал на диване (Ланжерон, с. 146). Впрочем, когда пришел вызванный граф Ливен, Константин в прихожей «заливался слезами» (Ливен, с. 186), как и его царственный брат. Александр, увидев графа Ливена, бросился «ему в объятья с рыданиями: «мой отец! мой бедный отец!» и слезы обильно текли у него по щекам» (op. cit.). Князь Чарторыйский, приехав через некоторое время после катастрофы в Петербург, записал, что Александр: «Имел вид человека печального и убитого горем» (Чарторыйский, с. 205).

Следует ли после этого  сомневаться в том, что Александр ничего не подозревал о намеренях убить Павла Первого? Едва ли.

Как говорит князь Адам Чарторыйский: «Императрица Елисавета была, по отзывам всех очевидцев, первым лицом, сохранившим спокойствие и полное присутствие духа» (op. cit., с. 233). Во-первых, это противоречит приведённым выше словам Константина, а во-вторых, это похоже на тонкий намек. Что могло привязывать Елизавету к императору Павлу? Вопрос риторический. Скорее всего, ничего. После переворота она становилась императрицей, «первой дамой» Российской Империи. Впрочем, на одной цитате нельзя основывать какие бы то ни было предположения.

§ 5. Реакция народа на переворот 11-12 марта

Различные сословия отреагировали на перемену царствования по-разному. Дифференциации разноречивых свидетельств авторов посвящена эта часть работы.

Во-первых, следует отметить, что об убийстве никто открыто не говорил. Об этом сообщает Коцебу: «Хотя каждый знал, какою смертью умер император, но открыто говорили только об апоплектическом ударе» (Коцебу, с. 354).

Фонвизин придерживается мнения, что «порядочные люди России не одобряя средства, которым они избавились от тирании Павла, радовались его падению» (Фонвизин, с. 169). Он согласен с тем, что перемена была долгожданной не для всех: «Восторг изъявило однако одно дворянство, прочие сословия приняли эту весть довольно равнодушно».

Коцебу говорит, что «рано поутру на рассвете, царствовала мертвая тишина. Передавали друг другу на ухо, что что-то произошло» (Коцебу, с. 354).

Это противоречит всем другим свидетельствам о том, что уже на рассвете город пришел в невыразимое волнение. В описании этого утра все авторы сходятся во мнениях. Так, по Саблукову: «Как только известие о кончине императора распространилось в городе, немедленно же появились прически a la Titus, исчезли косы, обрезались букли и панталоны; круглые шляпы и сапоги с отворотами наполнили улицы» (Саблуков, с. 94). Бенигсен более краток: «Лишь только рассвело, как улицы наполнились народом. Знакомые и незнакомые обнимались между собой и поздравляли друг друга с счастием – и общим, и частным для каждого порознь» (Бенигсен, с. 121). Ливен сравнивает поведение народа с праздником Пасхи: «Незнакомые целовались друг с другом как в Пасху, да и действительно это было воскресение всей России к новой жизни» (Ливен, с. 194). Графине принадлежит ценное замечание, что «роковая развязка либо забывалась, либо восхвалялась» и что здесь не было середины. Осознание пришло позже. Немец Коцебу был шокирован происходящим: «ослепленная чернь предалась самой необузданной радости. Люди, друг другу незнакомые, обнимались на улицах и друг друга поздравляли» (Коцебу, с. 356). Еще более поводов к огорчению появилось у него вечером, когда в городе была устроена иллюминация, как на праздник. Вслед за Ливен Коцебу полагает, что «Первое опьянение вскоре прошло… Почти все говорили: «Павел был наш отец» (Коцебу, с. 360). Князь Чарторыйский приехал в Петербург позже. Он очень поэтично описывает увиденное: «Петербург, когда я туда приехал, напоминал мне вид моря, которое после сильной бури продолжало еще волноваться, успокаиваясь лишь постепенно» (Чарторыйский, с. 206).

Что послужило причиной такой народной радости? Коцебу поясняет, что народное счастье заключалось в избавлении от притеснений со стороны императора. Если это замечание справедливо, то надо ответить на вопрос, кого же собственно говоря, притеснял Павел Первый?

Из анализа внутренней политики Павла, сделанного выше, видно, что Павел очень строго относился к людям, занимавшим посты в государственном управлении (с верху до самого низа) и к офицерам. Так же туго приходилось высшему слою Петербургского общества (тем, у кого были кареты, из которых надо было выходить при встрече с императором. Тем, у кого были деньги для покупки франтовских костюмов и т.п., то есть всего того, что запрещал Павел).

Наряду с приведенными выше цитатами о «всеобщей» радости, есть и другие, и, что самое главное, они принадлежат тем же авторам. О том, как отреагировали солдаты, говорят четыре автора записок: Саблуков, Бенигсен, Ланжерон и Коцебу.

Саблуков лично присутствовал при присяге своего полка. На пламенную речь генерала Тормасова о том, как было плохо, а теперь будет хорошо, полк ответил гробовы молчанием (Саблуков, с. 84). Это был самый верный императору полк конной гвардии. Впрочем, в других полках было тоже самое. Коцебу передает следующий диалог между офицерами и солдатами:

« - Радуйтесь, братцы, тиран умер.

-          Для нас он был не тиран, а отец» (Коцебу, с. 360).

Действительно, как передает Бенигсен, «император никогда не оказывал несправедливости солдату и привязал его к себе, приказывая при каждом случае щедро раздавать мясо и водку в Петербургском гарнизоне» (Бенигсен, с. 119).

Рассказ Бенигсена о реакции солдат на объявление смерти Павла резко контрастирует со всеми остальными: «Когда объявлено было солдатам, что император скончался скоропостижно от апоплексии, послышались громкие голоса: «Ура! Александр!» (Бенигсен, с. 121). Ланжерон комментирует это так, что «Ура!» кричали генерал Талызин, братья Зубовы и все полки, кроме Преображенского (Ланжерон, с. 149). Коцебу говорит, что полки только тогда стали кричать «Ура!», когда граф Пален осыпал их руганью (Коцебу, с. 339).

Саблуков упоминает еще об одной специфической части общества: «Публика, особенно же низшие классы и в числе их старообрядцы и раскольники, пользовалась всяким случаем, чтобы выразить свое сочувствие удрученной горем вдовствующей императрице» (Саблуков, с. 101). Это явилось прямым следствием отношения Павла Певрого к этим социальным категориям.

Глава 3. Новая эпоха, новые люди

Со времени переворота при дворе сложилась очень странная ситуация: императрица-мать, жаждавшая мщения, обладала огромным авторитетом в глазах Александра. Александр, как считало большинство современников, знал о существовании заговора и попустительствовал ему. Следовательно, он не мог предать суду его участников. Люди, приведшие его к власти, даже наоборот, думали, что они займут ведущие посты в государстве (как это было при Екатерине Великой). Лучше всего это положение выражено графиней Ливен: «Справедливое отвращение, которым его родительница воспылала к действовавшим в ужасной трагедии лицам, являло тягостный контраст с безнаказанностью заговорщиков, на которую государя обрекала необходимость» (Ливен, с. 197).

§ 1. Участь заговорщиков

О больших амбициях заговорщиков сообщают Саблуков и Коцебу. По Саблукову: «Во время парада заговорщики держали себя черезвычайно заносчиво и как бы гордились совершенным преступлением» (Саблуков, с. 95). Коцебу же считает, что «Мнение, что заговорщики сделаются новыми любимцами было ошибочно, но в начале разделялось многими» (Коцебу, с. 361).

Основной силой, способной разрушить радужные надежды заговорщиков, была императрица-мать Мария Федоровна. Психологически это вполне понятно. В ночь переворота она сказала Бенигсену следующие слова: «О, я вас заставлю раскаяться» (Бенигсен, с. 124).

У Ливен, в свою очередь, находим известие о том, что императрица громко требовала наказания цареубийц (Ливен, с. 195). Об успешном осуществлении намерений вдовы Павла Первого сообщает Ланжерон: «Императрица Мария терпеть…не могла… всех участников в убийстве своего мужа; она преследовала их неустанно и наконец успела всех их или удалить, или уничтожить их влияние, или же подорвать их карьеры» (Ланжерон, с. 152).

Психологического состояния Александра касается в своих размышлениях князь Чарторыйский. Александр находился в двойственном положении. С одной стороны, он не мог наказать убийц, так как дал согласие на отречение Павла (Чарторыйский, с. 233). С другой «странно было бы предположить, чтобы он мог когда-нибудь сочувствовать убийцам своего отца» (Чарторыйский, с. 211). Поэтому «Александр постепенно удалил… главарей переворота, - удалил не в силу того, что считал их опасными, но из чувства гадливости и отвращения, которое он испытывал при одном их виде» (Чарторыйский, с. 212).

Наконец, очень важно то замечание, что «более всех наказал он себя самого, как бы умышленно терзая себя упреками совести» (Чарторыйский, с. 233). Эти угрызения совести впоследствии оказывали большое влияние на политику Александра I.

Переходя к анализу осмыслений современниками последующей участи заговорщиков, нельзя не привести следующие слова Саблукова, характеризующие анализируемую группу лиц: «Большинство из них (убийц и заговорщиков) я знал до самого момента их кончины, которая у многих представляла ужасную нравственную агонию в связи с самыми жестокими телесными муками» (Саблуков, с. 90).

Первым, кто низвергся с достигнутой высоты, был главный организатор заговора, граф Пален. Падение его было не мгновенным, но закономерным. «После убийства Павла Пален был сперва утвержден во всех своих должностях и получил громадное влияние на ум императора Александра; он слишком злоупотреблял своей властью… Пален заставил себя бояться, не заставив любить» (Ланжерон, с. 152). Более кратко, но те же самые мысли выражает князь Адам: «Ничто не должно было делаться без его согласия: он принял роль покровителя юного государя» (Чарторыйский, с. 207).

Злоупотребление властью, о котором говорит Ланжерон, заключалось в следующем эпизоде, который описывают Саблуков, Гейкинг и Ливен. Все сходятся в том, что императрице была преподнесена икона, которую она поместила в одной часовне. Пален, узнав, что на этой иконе есть цитата из Священного Писания, прямо указывающая на богопротивность цареубийства, пожаловался императору. Александр потребовал объяснений у матери, и, узнав о ее невиновности, наложил опалу на Палена (Саблуков, с. 102; Гейкинг, с. 198; Ливен, с. 260).

Мария Федоровна была настолько оскорблена, что предложила Александру выбирать, кто ему дороже: мать или Пален. По версии Саблукова, этот конфликт послужил главной причиной отставки и высылки Палена, весьма этим удивленного. Ливен придерживается той же точки зрения. Гейкинг же считает, что Александр дипломатично предложил Палену отправиться на ревизию Лифляндии и Курляндии (генерал-губернатором которых он являлся). Пален понял намек и попросил отставку. Коцебу не известны все эти подробности (он уехал из Петербурга раньше). Он полагает, что Пален по неосмотрительности оставил столицу и больше туда не вернулся (Коцебу, с. 361).

Князь Чарторыйский не сообщает конкретных причин отставки Палена: просто Александр тяготился ролью этого человека (Чарторыйский, с. 208). Примерно в то же время был выдворен из Петербурга и Панин (Ланжерон, с. 153). Причем Палену и Панину было запрещено находиться поблизости от того места, где находится император (Чарторыйский, с. 235). Пален проживал в своих имениях на Литве (Гейкинг, с. 264). Ливен сообщает интересную особенность из его провинциального быта: «Пален со времени ссылки совершенно не выносил одиночества в своих комнатах, а в годовщину 11 марта регулярно написался к 10 часам вечера мертвецки пьяным, чтобы опамятоваться не раньше следующего дня» (Ливен, с. 199).

Отставка Палена была первой ласточкой: «Удаление Палена вызвало неудовольствие среди главарей заговора и сильно их встревожило» (Чарторыйский, с. 209). Под «главарями» здесь скорее всего следует понимать Бенигсена и Зубовых. Бенигсену повезло больше остальных заговорщиков. Подробно о нем сообщают Ланжерон и князь Адам. Первый пишет: «Она <императрица – Ю. М.> потребовала от сына, чтобы он никогда не жаловал ему маршальского жезла, хотя никто не заслужил этой почести больше его, но она не могла помешать императору вверить командование войсками единственному великому генералу» (Ланжерон, с. 152).

Князь Адам дополняет: «Бенигсен никогда не вернулся ко двору. Должность литовского генерал-губернатора, которую он занимал, была передана Кутузову. Только в конце 1806 года военные дарования Бенигсена побудили императора Александра снова призвать его к деятельности и поставить во главе армии» (Чарторыйский, с. 234).

Крайне скупо авторы освещают судьбу братьев Зубовых. Про князя Платона сообщается, что он опротивел Александру и уехал в свои поместья (с. 103, 153, 235, 361). Граф Валериан Зубов удержался и стал членом Государственного Совета (Чарторыйский, с. 212). Из всех троих, печальнее всего кончил Николай (бывший непосредственным участником убийства), который «вскоре после вступления на престол Александра, умер вдали от двора, не смея появляться в столице, терзаемый болезнью, угрызениями совести и неудовлетворенным честолюбием» (Чарторыйский, с. 234).

§ 2. Первые действия нового императора

Логическим итогом данной работы должен быть анализ тех изменений, которые произошли со сменой прежней власти. Князь Адам отмечает, что «С первых же дней нового царствования он <Александр. – Ю. М.> выказал энергию, принял на себя руководство во внешней и внутренней политике» (Чарторыйский, с. 206). Это роднило начало нового царствования с Павловской эпохой, однако энергия императора была направлена в другую сторону. Это был возврат к политике Екатерины Великой. Саблуков пишет, что: «В управлении государством все шло по-прежнему, с тою только разницею, что во всех случаях, когда могла быть применена политика Екатерины II, на нее ссылались, как на прецедент» (Саблуков, с. 103).

Фонвизин упоминает о том, что манифест о восшествии Александра на престол вызвал восторг у дворянства, так как в нем содержались прямые указания на то, что Александр будет царствовать «по духу и сердцу Великой бабки своей» (Фонвизин, с. 169). Первым делом Александр вернул казаков, отправленных Павлом в Индию. Об этом пишет графиня Ливен (Ливен, с. 187). Тогда же был заключен мир с Англией. Об этом стало известно уже на следующий день (Саблуков, с. 95).

Долгожданное уничтожение Тайной канцелярии произошло 2 апреля (Коцебу, с. 358; Гейкинг, с. 255). Гейкинг пишет, что в тот же день была восстановлена грамота о вольности дворянства, данная Екатериной II.

Гейкинг и Коцебу, как известно, несправедливо пострадали в царствование Павла Первого. Может быть, именно этим объясняется внимание с их стороны к актам милости нового императора.

Гейкинг пишет, что Александр возвратил ссыльных и заключенных (Гейкинг, с. 254). Коцебу сообщает при этом дату указа: 15 марта (Коцебу, с. 291).

Коцебу перечисляет целый ряд указов Александра, отменяющих постановления Павла. Так, был разрещен ввоз книг из-за границы, издан новый цензурный устав, отменялись предписания в отношении одежды, разрешалось свободно выезжать через заставы (без билета от полицмейстера) «все пукли, ко всеобщей радости, были обстрижены», отныне не нужно было выходить из экипажа при встрече с императором и снимать шляпу перед Зимним дворцом» (op. cit., с. 359).

Коцебу тонко подметил, что «Разрешение носить круглые шляпы произвело в Петербурге более радости, чем уничтожение отвратительной Тайной экспедиции» (Коцебу, с. 360). Такова психология народа.

Заключение

В начале работы на основе биографий авторов и их собственных слов была произведена классификация источников по степени лояльности к императору. Лояльными были признаны Ливен и Ланжерон. Саблуков, Коцебу и Чарторыйский,судя по всему, не должны были испытывать особых симпатий к Павлу. Пален, Бенгисен и Гейкинг имели повод к очернению Павла Первого. От Фонвизина ожидались самые  объективные замечания в силу отсутствия личных отношений между ним и Павлом. Эта схема довольно упрощенна, но помогает лучше разобраться в оценках современников.

На основе анализа записок  была сделана сравнительная таблица характеристик и оценок, которые дают авторы тем или иным фактам и лицам.  Впрочем, как и любая другая таблица, она не в состоянии отразить все многообразие мнений. Берется лишь общий знаменатель воззрений того или иного автора. Поэтому представляется необходимым обобщить полученные результаты.

О неожиданном прекращении правления Павла Первого, со всеми вытекающими из этого последствиями, сожалели: Коцебу, Саблуков и Гейкинг. Лажерон близок в своих суждениях со своими корреспондентами: Паленым и Бенигсеным, а те, в свою очередь, вкупе с князем Чарторыйским ставят неудовлетворительную оценку как политике Павла Первого, так и его собственному поведению. Фонвизин не настолько категоричен, но все же солидарен с ними. Ливен нельзя отнести ни к первой, ни ко второй группе авторов. Все же оценка, которую она дает эпохе Павла Первого, скорее отрицательная, однако из виду не упускается и амбивалентность характера Павла.

Авторы записок либо не рассматривают причин заговора вовсе (Саблуков, Гейкинг и Коцебу), либо называют основной причиной ненормальное поведение императора (Ливен, Пален, Чарторыйский, Бенигсен и Ланжерон). Внешнеполитическую причину переворота, разрыв с Англией, отмечают Фонвизин и Ливен.

«Перемену правления» тем или иным образом одобрили Бенигсен, Фонвизин, Пален, Чарторыйский и Ланжерон, категорически не приняли – Саблуков, Ливен и Гейкинг. Коцебу тяготеет к позиции последних. Восприятие современниками способа «перемены правления» представляет кардинально иную картину. Одобряет один Пален, и то в приватной беседе. Все остальные с правомерностью убийства согласиться не могут, хотя некоторые признают его вполне логичным завершением переворота (например, Чарторыйский и Коцебу).

Центральное место в описании заговора все авторы уделяют графу Палену, что дает все основания полагать: он был действительным инициатором и руководителем заговора. То, что мы имеем лишь положительные отзывы о нем (у Саблукова, Ланжерона, Ливен и Фонвизина) свидетельствует о его обаянии и умении нравится людям, входить к ним в доверие. В решительную минуту полнота ответственности за переворот была возложена Паленом на Бенигсена – очень расчетливо и благоразумно. По всеобщему мнению современников великий князь Константин ничего не знал о заговоре. Александр же дал свое согласие после долгих уговоров и с условием сохранить Павлу жизнь.

Острее всех на случившееся отреагировала супруга Павла Первого – Мария Федоровна. Все авторы сходятся в этом. Скорее всего в силу экспрессивности ее поступков в ночь убийства ей уделяется так много внимания авторами. Александр и Константин своей реакцией не оставили сомнений у современников в своей непричастности к убийству.

В народной среде представляется необходимым выделить две категории. Первая, в которую вошли зажиточные горожане, офицеры, чиновники были необычайно рады перемене царствования, иллюминовали город и вели себя как в день Пасхи. Все остальное население обширной Российской Империи ответило или безразличием, или же искренней скорбью (в особенности рядовой состав гвардии).

Все осознавали, что в истории Росси началась новая эпоха, возлагая на нее большие надежды. В частности, заговорщики надеялись получить свою долю пирога под именем Россия. В первое время можно было подумать, что все будет развиваться по Екатерининскому сценарию. Но историческая ситуация была другая, у нового императора была мать, которая жаждала мщения. И участники заговора, один за другим, стали высылаться из Петербурга, увольняться со службы и так далее. В конечном итоге удалось удержаться лишь Бенигсену и Валерианау Зубову.

Перемены, произошедшие в государственном управлении с приходом к власти Александра, можно выразить в одном предложении: Александр брал пример с Екатерины, а не со своего отца. Действительно, с какой скоростью Павел изменил политический курс Екатерины, с такой же быстротой и Александр восстановил силу ее распоряжений и отменил действие многих указов Павла, которые раздражали общество, и, в конечном итоге привели к заговору.

В заключение хотелось бы отметить один интересный парадокс, который прослеживается в мемуарах современников: да, многим авторам не нравилась политика Павла Первого, не нравился он лично. Многие соглашались, что переворот был необходим, но согласиться на его осуществление были способны немногие. Цареубийство же (совершенно справедливо) воспринималось как общенациональная трагедия. Это лишний раз убеждает в том, что пока яблоко не созрело, оно само не упадет. Нужен человек, вроде Палена, который подойдет и сорвет его.

Таблица 1. События 11 – 12 марта 1801 года в восприятии современников

           

авторы Хорошие взаимоотношения с Павлом I Личность Павла I оценивается в целом положительно Правительственная деятельность Павла I в целом удовлетворительна «Перемена правления» не необходима Убийство императора, пусть даже безумного, - преступление
Коцебу А.Ф. и да, и нет да да да да
Саблуков Н.А. и да, и нет и да, и нет да да да
Гейкинг К.Г. нет да да да да
Ливен Д.Х. да и да, и нет нет да да
Ланжерон А.Ф. да нет нет нет да
Фонвизин М.А. нет нет нет да
Чарторыйский А. и да, и нет нет нет нет да
Бенигсен Л.Л. нет нет нет нет да
Пален нет нет нет нет нет

Список литературы

1.         Брикнер, 1907 – Брикнер А. Г. Смерть Павла I. Спб, 1907.

2.         Ежов, 2003 – Ежов В. В. Самые знаменитые заговоры и перевороты России. М, 2003.

3.         Заичкин, Почкаев – Заичкин И. А. Почкаев И. Н. Русская история от Екатерины Великой до Александра II. М. 1994.

4.         Ключевский, 2006 –  Ключевский В. О. http.// www.kulichki.ru

5.         Окунь, 1979 – Окунь С. Б. Дворцовый переворот 1801 года в дореволюционной литературе // ВИ, № 11, 1979.

6.         Песков, 2005 – Песков А. М. Павел I. М, 2005.

7.         Платонов, 1994 – Платонов С. Ф. Лекции по Русской истории, ч. 2. М, 1994.

8.         Покровский, 1908 – Покровский М. Н. Павел Петрович. // История России в XIX веке. М, 1908. - сс. 21 – 30.

9.         Скоробогатов, 1999 – Скоробогатов А. В. Павел Первый в российской литературе. Казань, 1999.

10.       Сорокин, 1996 – Сорокин Ю. А. Павел I. Личность и судьба /Омский гос. университет. Омск, 1996.

11.       Тартаковский, 1997 – Тартаковский А. Г. Павел I. // Романовы: исторические портреты. 1762 – 1917. Т. 2. М., 1997.

12.       Труайя, 2005 – Труайя, Анри. Павел Первый. М, 2005.

13.       Устрялов, 1997 – Устрялов Н. Г. Русская история до 1855 года в двух частях. Петрозаводск, 1997.

14.       Фишер, 1997 – Фишер, Александр. Павел I// Русские цари 1547-1917. М., 1997.

15.       Чулков, 1991 – Чулков Г. И. Императоры: Психологические портреты. М, 1991.

16.       Шильдер, 1901 – Шильдер Н. К. Император Павел Первый. Спб, 1901.

17.       Шумигорский, 1907 – Шумигорский Е. С. Император Павел I. Спб, 1907.

18.       Эйдельман, 1986 – Эйдельман, Н. Грань веков. М., 1986.

Список источников

1.         Бенигсен – Из записок графа Бенигсена. // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. М., 1990 [1907]. – сс. 107 – 128.

2.         Гейкинг – Записки барона Гейкинга. // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. М., 1990 [1907]. – сс. 241 – 266.

3.         Коцебу – Записки Августа Коцебу. // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. М., 1990 [1907]. – сс. 267 -

4.         Ланжерон – Из записок графа Ланжерона. // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. М., 1990 [1907]. – сс. 129 – 154.

5.         Ливен – Из записок княгини Ливен. // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. М., 1990 [1907]. – сс. 171 – 200.

6.         Саблуков – Записки Н. А. Саблукова. // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. М., 1990 [1907]. – сс. 1 – 106.

7.         Фонвизин – Из записок Фонвизина. // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. М., 1990 [1907]. – сс. 155 – 170.

8.         Чарторыйский – Записки князя Адама Чарторыйского. // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. М., 1990 [1907]. – сс. 201 – 240.

Страница модифицирована Wed, 03 Jan 2024 14:47:16 GMT
Страница сгенерирована за 0.007 сек

Детальная информация